Переводила для себя, застопорилась в связи с катастрофическим упадком интереса к рассказу. Если тут кому-нибудь понравится, глядишь, закончу.

Один парикмахер как-то сказал мне: «Вообще-то меня совершенно не интересует вся эта возня с волосами. Я просто беру ножницы и стригу. Каждое утро я открываю свой салон — и без передышки щелкаю ножницами до самого вечера, пока не закроюсь. Конечно, я чувствую некое удовлетворение от того, что привожу голову клиента в порядок, но, честно говоря, волосы не входят в список моих увлечений».

Спустя пять месяцев ему распорол живот какой-то маньяк, и он умер, но во время разговора со мной он был бодрым и оживленным, и нисколько не думал о смерти.

«Раз так, то зачем ты держишь парикмахерскую?» — переспросил я. Он криво усмехнулся и ответил: «Это моя работа».

Этот ответ как нельзя более верно описывает мой образ мыслей и даже, если можно так выразиться, мою жизненную философию.

Я не испытываю какого-то особого интереса к человеческим смертям. Пусть молодого президента застрелят в его парадном спецавтомобиле, едущем на скорости 11 миль в час, или мальчик замерзнет насмерть вместе со своей любимой собакой перед картиной Рубенса — все эти смерти трогают меня лишь постольку-поскольку. (см. Нелло и Патраш)

Кстати, тот же парикмахер как-то обмолвился, что он боится смерти. Тогда я спросил его: «Ты помнишь, что с тобой было до рождения? Тебе было больно до того, как ты родился? А страшно было?»

«Нет».

«Смерть — это примерно то же самое. Ты просто возвращаешься туда, где был до своего рождения. Это не страшно и не больно».

В человеческой смерти нет никакого особого смысла или ценности. Однако если взглянуть на это с другой стороны, то можно сказать, что важна каждая смерть, кто бы ни умер. Поэтому для меня не имеет значения кто и когда умрет. И тем не менее сегодня я выхожу на улицу, чтобы увидеть, как умирает человек.

Почему? Это моя работа. Тот парикмахер дело говорил.

Я стоял перед высоким зданием. Это двадцатиэтажное офисное здание «Одэ-Дэнки», компании-производителя электроприборов в ста метрах от станции метро. Одна из стен состоит сплошь из окон, и в стеклах отражаются пешеходный мост и аварийная лестница. Сбоку от центрального входа на переполненной стойке висели сложенные зонтики.

Над головой висели черные тучи, которые вспухали, как накачанные мускулы. Накрапывал дождь. Он был не сильным, но было в нем какое-то упорство, которое заставляло думать, что он будет идти вечно и никогда не кончится.

Каждый раз, когда я выхожу на работу, погода оставляет желать лучшего. Я уже было решил, что плохая погода — непременный атрибут моей работы, «работы со смертями», но не так давно я посрасспрашивал своих коллег, и выяснилось, что это не так. Просто такое совпадение. Когда я говорю, что никогда не видел ясного неба, и люди, и мои коллеги на меня смотрят неверящими глазами, но что я могу поделать, если это правда.

Я смотрю на часы. Уже перевалило за половину седьмого. Согласно расписанию, выданному мне в информационном отделе, ей пора бы уже появиться, и в самом деле, стоило мне об этом подумать, как она вышла из раздвинувшихся автоматических дверей, и я пошел вслед за ней.

Девушка шла, раскрыв прозрачный полиэтиленовый зонт, вид у нее был угрюмый. Она была довольно-таки высокой, и не похоже, чтоб у нее были проблемы с лишним весом, но этим ее внешние достоинства и ограничивались. Ссутулившаяся, с кривыми ногами, она шла, глядя себе под ноги и оттого казалась старше своих двадцати двух лет. Черные волосы, собранные на затылке, усугубляли мрачное впечатление, но хуже всего были ее совершенно измученное выражение лица и взгляд, усталый и затравленный. Ее словно окутывала свинцово-серая тень — и дело тут было не только в моросящем дожде.

Не похоже, что косметика смогла бы ей помочь, казалось, у нее вообще не было желания как-то себя украсить. Да и костюм у нее был весьма так себе.

Широкими шагами я пошел за ней вдогонку. Через двадцать метров будет вход в метро, там-то мне и нужно будет с ней заговорить. Так указано в моих инструкциях.

Я привычно думаю, что надо бы расквитаться с этим побыстрее. Я сделаю все, что должен, но не более того. Это просто работа.

Войдя под навес перед лестницей-спуском в метро, я складываю зонт. Перед тем, как закрыть его, я несколько раз сильно встряхиваю зонт, сбивая воду. Грязные брызги полетели прямо в спину стоящей впереди девушке.
У меня вырывается восклицание. Капли разлетелись дальше, чем я рассчитывал. Девушка настороженно оборачивается.
«Прости, я тебя забрызгал», — я извиняющеся наклоняю голову.
Девушка выворачивает шею и резким движением дергает костюм, чтобы увидеть запачканную часть. Наконец она нашла на бежевой ткани грязное пятно размером примерно с пятисотиеновую монету, и снова окинула меня подозрительным взглядом. Девушка выглядит скорее растерянной, чем рассерженной, хотя у нее есть полное право сердиться. Она отворачивается и собирается спуститься по лестнице, но я поспешно загораживаю ей путь.
«Постой, — говорю я. — Я оплачу чистку».
Я не смотрелся в зеркало, но знаю, что сейчас я выгляжу так, чтоб казаться ей привлекательным. В моих инструкциях из информационного отдела сказано, что у меня внешность юноши слегка за двадцать, типичной модели из модного журнала. В инфотделе анализируют каждый случай и придают нам соответствующий возраст и облик, с которыми будет проще всего выполнить задание.
Так что я точно знаю, что мой внешний вид не должен вызывать у нее неприязнь, скорее всего, ей показалось подозрительным, что я заговорил о деньгах.
Она что-то пробормотала. Она говорила так тихо, что слов я не расслышал, но она явно говорила что вроде «нет, спасибо» или «да ничего страшного».
«Подожди!» — я рефлекторно потянулся, чтобы остановить ее, но тут же отдернул руку.
Я забыл надеть перчатки. Мы не должны прикасаться к людям голыми руками. Нам запрещено дотрагиваться до людей, если речь не идет о каком-то особом случае, потому что они нередко теряют сознание от наших прикосновений, возникают лишние проблемы. Вот такое правило. Если кто-то нарушает это правило, он должен некоторое время работать в смертном теле и его заставляют прослушать курс лекций.
Честно говоря, это пустяковый запрет, и нарушить его — все равно что для человека бросить окурок на улице или перейти на красный свет, и я понимаю, что не из-за чего тут шум поднимать, но я никогда не жалуюсь. Я считаю, что если правило есть, его нужно соблюдать, даже если не очень хочется.
«Я не могу просто взять и уйти, у тебя же такой дорогой костюм...» — говорю я.
«Да какой он дорогой, он стоил всего десять тысяч иен, — наконец-то она заговорила достаточно громко, чтоб ее можно было расслышать. — Прикалываешься, что ли?»
«Надо же, а на вид дешевым не кажется, — честно говоря, на самом деле очень даже кажется. — Но тогда тем более надо что-то делать, не каждый день удается выгодно купить хорошую вещь».
«Да плюнь ты на это, — мрачно говорит она. — Подумаешь, одно-два грязных пятна, какая разница».
Я подумал: «Ты права, пара пятен уже никак не повлияют на твою жизнь. Через неделю ты умрешь», — но вслух этого не сказал.
«Ну, тогда давай поступим так. Я угощу тебя ужином, в качестве извинения за костюм».
«А?» — по выражению ее лица можно подумать, что она впервые в жизни слышит подобное предложение.
«Я знаю один хороший ресторан. Одному туда идти как-то неинтересно, так что я буду рад, если ты составишь мне компанию».
Она зло смотрит на меня. Люди очень недоверчивы. Они так боятся выглядеть глупо, что их ничего не стоит обмануть. Они такие беспомощные... Правда, я и не собираюсь никому помогать.
«Колись, где прячутся все остальные?» — язвительно спрашивает девушка.
«А?»
«Они ведь прячутся где-то рядом и ржут надо мной, так? Ты делаешь вид, будто хочешь меня снять, а они думают, что я сейчас куплюсь», — такое впечатление, что она говорит это не мне, а куда-то в пространство.
«Снять?» — она совсем сбила меня с толку.
«Да, я не королева красоты, но я тебе ничего плохого не сделала, так что оставь меня в покое».
И она хочет уйти. Я растерялся и схватил ее за плечо. «Вот черт!» — успел подумать я, но было уже поздно. Девушка обернулась ко мне, побледнела так, будто увидела собственную смерть (строго говоря, так оно и было), обмякла и осела на пол.
Сокрушаться было некогда. Оставалось только надеяться, что этого не видел никто из коллег. Я достал из кармана перчатки, надел их и поднял девушку с пола.

Меня заинтересовало. И что это за профессия ангел смерти что-ли..
Ну пока таинственность интригует, читать интересно. Интересно в виде графической новеллы выглядело бы.

«Ты в самом деле не прикалываешься?» — девушка сидела напротив и все никак не могла решить, можно ли мне доверять. Она говорила очень тихо, и я подался вперед, чтобы ее расслышать. Мы сидели за столиком в ресторане русской кухни. Когда я привел ее в чувство, она еще некоторое время плохо понимала, что с ней, так что я все-таки отвел ее в ресторан, можно сказать, силком.
«Я вовсе не прикалываюсь. Я просто хочу извиниться».
«Правда?» — с ее лица вдруг уходит настороженность, девушка слегка покраснела.
«Я так растерялся, когда ты ни с того ни с сего упала в обморок», — ну в самом деле, не мог же я ей сказать, что она упала в обморок оттого, что я прикоснулся к ней голой рукой. Когда мы прикасаемся к человеку, это сокращает его жизнь на год, но этой девушке все равно предстоит скоро умереть, так что ничего страшного.
«Я первый раз в жизни упала в обморок. Единственное, с чем у меня никогда не было проблем, так это со здоровьем».
«Ну вот что тебе стоит говорить поразборчивей», — почти раздраженно думаю я. Кто же захочет общаться с девушкой, которая не говорит, а мрачно бубнит что-то себе под нос?
Она тихо спросила: «М-м, а как тебя зовут-то?»
«Тиба», — это имя мне приписали на работе, нам всем дают определенные имена, и они всегда совпадают с каким-нибудь географическим названием. Нам меняют внешность и возраст, и только имя всегда остается одним и тем же. Думаю, это что-то вроде наших идентификаторов, для удобства работы.
«А тебя как зовут?»
«Кадзуэ Фудзики, — она тут же пояснила, что первый иероглиф в ее имени это «один», а второй «дар». — Мои родители дали мне такое имя, чтобы у меня был талант хотя бы к чему-нибудь одному. Даже смешно».
«Смешно?»
«Наверняка они не думали, что у них вырастет дочь, которая окажется полной идиоткой во всем», — не было похоже, что она напрашивается на комплимент, она просто сердилась, что жизнь катастрофически не удалась.
Девушка положила в рот кусочек омлета и, проглотив его, добавила: «Я серая и невзрачная».
«Серая?» — честно говоря, я ее не понял. Я прищурился и чуть отстранился, чтобы ее разглядеть: «Да нет, не серая. Может, немножко бледная».
Девушка рассмеялась. Всего на секунду ее лицо просветлело, как будто на него упал солнечный луч.
«Я не это имела в виду! Я хотела сказать, что я непривлекательная».
«А-а», — я не смог ей возразить. Непривлекательная. Это в самом деле так.
Когда она спросила меня, сколько мне лет, я ответил, что двадцать два. По «легенде» я ее ровесник.
«Надо же, а по тебе не скажешь, ты такой серьезный».
«Мне это часто говорят», — это в самом деле так. Я нередко слышу от своих коллег реплики вроде «ты такой серьезный», «ты такой бесстрастный». На самом деле я просто не люблю тратить время на всякую ерунду, и не стремлюсь показывать всем, что я чувствую, поэтому со стороны вполне может казаться, что я выделяюсь на фоне остальных.
Девушка начала рассказывать о своей работе. Она по-прежнему говорила очень тихо, но ее речь понемногу становилась более оживленной. Не то чтобы я завоевал ее доверие, скорее всего, дело было в пиве, кружка пустела на глазах.

«Я работаю в Одэ-Дэнки», — говорит она.
«Круто, такая известная фирма», — я стараюсь подпустить в голос завистливо-восхищенную нотку.
«Так-то оно так, но лично я работаю в отделе жалоб», — она хмурит брови, и ее лицо влруг становится совершенно несчастным.
«Отделе жалоб?»
«Фирма принимает много звонков от клиентов. Сначала они попадают в справочный отдел, но если оказывается, что клиент намерен скандалить, их перенаправляют к нам. Мы специализируемся на всяческих конфликтных ситуациях».
«Похоже, веселого в это мало».
«Да уж, — девушка ссутулилась и мрачно кивнула. — Радоваться там нечему. Мы работаем исключительно с жалобами. Люди звонят и начинают орать, язвить, угрожать... И так целый день. От этого с ума сойти можно».
Я тихо радуюсь про себя, все идет как нельзя лучше. «Что, бывает нелегко?» — я как бы невзначай приглашаю ее развить тему.
«Не совсем так, — она качает головой. — Легко не бывает».
«Что, совсем плохо?»
«Может, по мне этого не скажешь, но когда я говорю по телефону, я говорю приветливо и доброжелательно. Я думаю про себя, что это не я виновата, а собеседник. Но по мере того, как на меня навешивают всех собак, у меня портится настроение».
Она говорит так тихо и уныло, что ее голос можно сравнить со звуком лопающихся пузырей воздуха, которые всплывают из глубины омута, поэтому мне никак не удается представить ее приветливо отвечающей на телефонный звонок, что бы она там ни говорила.
«В последнее время совсем плохо, появился какой-то кретин...»
«А?»
«Он специально звонит, чтобы ругаться именно со мной».
«Специально?»
«В отделе жалоб работает пять девушек, и звонки распределяются в случайном порядке, но этот узнал, как меня зовут, и требует, чтоб его звонки переадресовывали мне».
«Кошмар какой-то», — работать с жалобами, да еще и терпеть какого-то маньяка должно быть несладко.
«И не говори, — она уронила голову, подняла на меня безжизненный взгляд и жалко усмехнулась. — Лучше б я умерла».
Мне так и хочется сказать: «Твое желание исполнится».

GalinaSol, интересно. надеюсь, это не конец

«Ладно, а кроме работы чем ты еще занимаешься? В выходные, например?»
«В выходные? — по выражению ее лица можно было подумать, что ее никогда об этом не спрашивали. — Да ничего, в общем-то. Всякое по дому. А, еще подкидываю монетку».
Похоже, она понемногу пьянеет. Веки набрякли, а движения стали нечеткими.
«Подкидываешь монетку?»
«Я загадываю, что если выпадет решка, то я стану счастливой, и подкидываю монетку в 10 иен. Это такое простенькое гадание, — похоже, она словно находила утешение в подтрунивании над собой. — Но тогда всегда выпадает орел. А когда я снова бросаю монетку, то загадываю, что буду счастливой, если выпадет орел...»
«И что, выпадает решка?»
«Ну да».
«Может, все-таки не всегда?»
«Знаешь, когда я понимаю, что мне не везет даже при вероятности 50 на 50, я теряю всякое желание жить, — она большими глотками допила пиво. — Какая разница, жива я или нет, моя смерть ровным счетом ничего не изменит».
«Но ведь если ты умрешь, это наверняка расстроит очень многих людей», — я привожу шаблонный аргумент.
«Ну да, есть один, — ее трясет. — Тот козёл, который все время названивает, чтоб мне нажаловаться, наверняка сильно расстроится». Она громко визгливо смеется.
«Я в самом деле хочу сдохнуть. У меня отвратная жизнь».

Несмотря на то, что мы никак не подталкиваем к этому на людей, с которыми работаем, они нередко заводят разговор о смерти. Неясно, что здесь действует, страх смерти, тоска или жизненный опыт, как бы то ни было они сами так или иначе выводят разговор на эту тему, при этом у них такое мрачное лицо, будто они сидят в глухой лесной чаще или еще где похлеще. (Эти авторские сравнения меня доконают, они всегда всплывают ну совершенно ни к селу ни к городу!)
Возможно, они, сами того не понимая, догадываются, кто мы есть на самом деле. По крайней мере, так нас учили на стажировке. Нам говорили: «Синигами вселяют в людей предчувствие смерти».
На самом деле люди, которые инстинктивно замечают наше присутствие, существовали всегда. Одни чувствуют беспокойство, «будто мороз по коже», другие оставляют записки, которые явно свидетельствуют о том, что они предчувствовали свою смерть: «Мне кажется, мне немного осталось». Иногда встречаются люди, которые догадываются о нашем присутствии каким-то внутренним чутьем и предсказывают смерть другим людям.
«Что значит «хочу сдохнуть», нельзя разбрасываться такими фразами», — неискренне говорю я.
«Я каждый день принимаю звонки с чужими жалобами. В моей жизни нет никакого просвета и никакого смысла. Я хочу подать жалобу на свою жизнь», — буквально выплюнула она. Похоже, мои слова не произвели на нее впечатления.
Мне хочется сказать ей, что в жизни изначально нет никакого смысла, но я сдерживаюсь.

«Говорят, у каждого своя судьба и каждому отмерен свой срок, вот знать бы, так ли это?» — похоже, она относится к тем людям, которые легко пьянеют. Ее и без того унылое лицо мрачнеет еще больше. Согласно данным, которые мне дали в информационном отделе, ей практически ни разу не приходилось ужинать с молодыми людьми в ресторане. Должно быть, поэтому она и нервничает — и пьет больше и быстрее, чем нужно.
За соседним столиком ужинает какая-то воркующая парочка. «Я так объелась... Больше ни кусочка не съем», — растерянно и в то же время кокетливо говорит девушка, погладив себя по животу. Парень напротив тут же с готовностью предлагает: «Ничего, давай, я доем». «Ты такой милый! Спасибо!» — благодарно отозвалась она. Правда, я не понял, почему она так обрадовалась тому, что ей пришлось отдать свою еду.
«Судьба в самом деле есть, — отвечаю я, перенося внимание обратно на Кадзуэ Фудзики. — Но это совсем не значит, что все умирают тогда, когда им суждено».
Она визгливо расхохоталась: «Это как это? Раз человек умер, значит, такая у него судьба была. Нельзя же сказать «он умер раньше, чем ему было суждено», бред какой-то получается».
«Если б все умирали тогда, когда им суждено, произошла бы катастрофа, — возможно, мне не стоило развивать эту тему, но я решил, что она уже все равно пьяна, поэтому продолжил. — Баланс был бы нарушен».
«Какой еще баланс?»
«Мировой баланс, баланс человечества и природы», — говорю я, но, честно говоря, деталей я и сам не знаю.
«Но ведь люди умирают потому, что так им суждено?»
«Бывает, что умирают и до назначенного срока. Например, смерть в аварии или из-за какого-то несчастного случая может не иметь ничего общего с судьбой. Так же как и смерть во время пожара, землетрясения, смерть от утопления. Такие случаи рассматривают отдельно, после смерти».
«Кто рассматривает?» — ее глаза начинают закрываться.
«Синигами, — я уже почти решился сказать правду, но это наше прозвище кажется мне каким-то уничижительным, поэтому я поправляюсь. — бог, наверно». Я не так уж сильно отклонился от истины, ведь слово «синигами» означает «бог смерти».
«Фигня, — усмехается она. — Если бог существует, почему он мне не поможет?» Она говорит громче, и я невольно вздрагиваю от удивления. Ее голос оказался неожиданно сильным и красивым.
«И по каким критериям этот твой бог сортирует, кому как умирать?»
«Этого я не знаю», — честно отвечаю я. Я и в самом деле не имею никакого представления о том, по каким принципам, с какими целями нам подбирают людей для работы. Это не моя квалификация. Я всего лишь выполняю свою работу в соответствии с указаниями сверху.
«Но это же ужас, представляешь, кто-то решит твою судьбу и подстроит тебе несчастный случай».
«Ну да, страшновато».
«Надеюсь, они там как следует думают, прежде чем решать», — певуче произносит она, а потом с громким стуком роняет голову на стол.
Так оно и есть, мысленно киваю я. Потому-то я и пришел сюда, чтобы встретиться с тобой.
Я должен провести расследование, вынести решение относительно того, готова ли ты к тому, чтобы умереть, и подать рапорт о своем решении. В этом состоит моя работа.
Хотя это и называется «расследованием», на самом деле все довольно просто. За неделю до смерти я должен войти с человеком в контакт, поговорить с ним пару-тройку раз, а потом вынести вердикт: «одобрить» или «отложить». Однако каждый сам определяет, по каким критериям он будет принимать свое решение, так что наше «расследование» носит скорее формальный, ритуальный характер, а вердикт «одобрить» выносится практически всегда, кроме, разве что, совсем из ряда вон выходящих случаев.
«Как я хочу умереть, — в полусне бормочет девушка, лежа щекой на столе. — Вот бы завтра умереть...»
Пока мы ведем расследование, человек не умрет. Самоубийства и болезни не в нашей юрисдикции, так что мы сами не знаем, когда наступит смерть, но тем не менее, это никогда не происходит в период работы. Так что я почти с жалостью мысленно обращаюсь к девушке: «Прости, пока что тебе не удастся умереть».

Глубокой ночью, после того, как я посадил девушку в такси, я пошел в торговую галерею. Я шел легкой походкой: работа обещала быть несложной, дело продвигалось хорошо. В общем-то, моя работа — та еще синекура . Всего-то дел, что принять человеческий облик, встретиться с конкретным человеком, немного с ним побеседовать, заполнить отчет — и готово. Да еще и с другими синигами практически не пересекаешься — стоит выйти на место работы, и дальше уже действуешь по собственному усмотрению. В общем, работа как раз для меня.
Я захожу в музыкальный магазин. Отыскать магазин, который работает в это время суток, не так-то просто, и я очень рад своей находке. Хотя уже перевалило за одиннадцать, в магазине там-сям стояли одинокие покупатели. Я прошел мимо стеллажей прямо к тому отделу, где рядком стояли автоматы для пробного прослушивания. Если меня спросят, что мне нравится в моей работе, я скажу, возможность послушать музыку, а кроме этого, в общем-то, больше ничего. Из наушников льется мелодия, такая чистая и пронзительная, что по телу бегут приятные мурашки. Поистине великолепно. Мне нет дела до человеческих смертей, но мне тяжело, когда с человеческой жизнью обрывается и музыка.
«Опа!» — я вдруг кое-что замечаю. Перед одним из автоматов стоит мужчина средних лет с наушниками на голове. Это мой коллега.
Он стоит, глаза закрыты, будто в экстазе. Я трогаю его за плечо, и он резко оборачивается. Он снимает наушники и улыбается: «Привет!»
«Ты что, тоже тут поблизости работаешь?» — поинтересовался я.
«Да, но я как раз сегодня закончил».
«Что, отправил рапорт? Или уже засвидетельствовал?»
«Засвидетельствовал, — кивает он. — Он напился и по пути домой свалился с платформы метро на рельсы».
После того, как мы заканчиваем свое недельное расследование, то отправляем рапорт в соответствующий отдел. Если по результатам был вынесен вердикт «одобрить» (а в подавляющем большинстве случаев именно так и есть), то на следующий день, то есть на восьмой, смерть приводится в исполнение. Мы должны это засвидетельствовать, после чего задание официально считается завершенным.
Нужно сказать, что нам не сообщается, каким образом умрет человек, до того, как это произойдет. При этом причиной смерти не должно стать какое-либо событие, произошедшее в дни расследования. К примеру, человек не может умереть на восьмой день от травмы, которую он получил в шестой день. Чтобы предотвратить подобное развитие событий, нам ничего не говорят, поэтому мы и представить не можем, каким образом умрет человек, пока лично это не засвидетельствуем. (Автор хоть сам улавливает логику во всех этих умопостроениях? Лично я — нет!)
«Что, решил напоследок перед возвращением послушать музыку?» — я киваю на наушники.
«Ну да. Вдруг еще не скоро удастся», — говорит он с улыбкой.
Как правило, если кому-то из нас удается выкроить свободную минутку во время работы, он идет в музыкальный магазин послушать музыку. И если вы видите, что в магазине кто-то долго стоит с наушниками на голове — и даже и не думает уходить — то, скорее всего, это я сам или кто-то из моих коллег. Раньше я по возможности заглядывал в кино, смотрел фильмы, пока не узнал из фильма: «Ангелы собираются в библиотеках». Ага, так они предпочитают библиотеки, обрадовался я тогда. Ну а мы, синигами, предпочитаем музыкальные магазины. (Этот кусок не понимают даже японцы! Я нашла на Яху вопрос «о чем говорит автор?» Там отвечают, что это ссылка на фильм «Небо над Берлином». Может, кто смотрел, тот поймет.)

Добавил через 59 секунд:

«Вот, послушай, замечательный альбом», —- он протянул мне наушники. Я пристроил их на голову. Было непонятно, что это за музыка, то ли рок, то ли поп, но голос девушки звучал легко и задорно.
«И в самом деле неплохо», —- согласился я, возвращая наушники. Мне прекрасно известно, бывает так, что синигами выполняют свою работу спустя рукава, и тогда они уже не просто наслаждаются музыкой, урывая минутку, свободную от работы, а наоборот стараются побыстрее расквитаться с работой, а в остальное время слушают себе вволю. Мой коллега, стоящий передо мной, говорит с ноткой самодовольства в голосе: «Тебе стоит обратить внимание на имя продюсера этого альбома». Он тут же рассказал мне, что этот продюсер —- настоящий мастер своего дела.
«А при чем тут продюсер? —- возразил я. —- Вся прелесть этого альбома в том, что у девушки на редкость хороший голос, а не в продюсере».
«Вот-вот. Песню делает голос. Этот продюсер так же говорит. Все дело в задатках и таланте. В этом-то и есть его заслуга».
«Так в чем?»
«Этот продюсер хорош тем, что он находит великолепные голоса для песен».
Я бормочу что-то в ответ. Меня охватывает нехорошее подозрение, что он, возможно, тайком совмещает свою обычную работу с продюсированием.
«А у тебя как дела?» —- кивает он на меня.
«Я только сегодня начал расследование. Но похоже, в этот раз мне повезло, все будет просто», —- я вспоминаю лицо Кадзуэ Фудзики.
«Просто, сложно... Какая разница, все равно ведь в конечном итоге вердикт будет «одобрить».
«Вообще-то я отношусь к делу вполне серьезно. Я собираюсь собрать по возможности больше информации и вынести правильное взвешенное решение», —- такой у меня характер.
«Но ведь в итоге все равно напишешь «одобрить».
«Ну, как сказать, —- строго говоря, он прав, но я не могу в этом признаться. —- По крайней мере, я постараюсь отнестись к делу серьезно».
«Постараешься?»
«Да, постараюсь», —- киваю я, беру в руки ближайшие наушники, надеваю их на голову и нажимаю кнопку. Мой коллега помахал мне на прощание рукой и вышел из магазина.
Музыка великолепна, какой бы она ни была, будь это джаз, рок или классика. Когда я слушаю музыку, я абсолютно счастлив. Наверно, с остальными синигами так же. Если мы синигами, это вовсе не значит, что нам нравится только хеви-метал с черепами на обложках.

Моя следующая встреча с Кадзуэ Фудзики состоялась через два дня после первой, вечером, и снова моросил мелкий дождик. Я ждал перед зданием, в котором она работает, увидел, как она выходит из автоматических дверей и последовал за ней. Мимо нас проезжали машины, вода в колеях бурлила и плескалась, как волны в море.
Похоже, она шла быстрее, чем в прошлый раз, мне пришлось попотеть, чтобы догнать ее. Когда я подошел достаточно близко, я протянул вперед руку, затянутую в перчатку и хлопнул ее по правому плечу. Она испуганно обернулась. Ее реакция была такой резкой (наверно, так же подскочила бы спящая кошка, на которую нечаянно плеснули кипятком), что я сам невольно попятился.
Когда она увидела, что это я, она тихо выдохнула: «А-а...» —- и на ее лицо вернулись краски. По всей вероятности, ее напугало что-то другое, не я.
«Привет», —- я вытащил из кармана носовой платок. —- «Вот, я хотел вернуть».
«А? Это что, мой?»
«Ну да. Ты же сама мне его дала, когда я пролил пиво».
«Да? Правда, что ли?» —- угрюмо задумалась она. Я соврал. На самом деле я вытянул платок из ее кармана, когда сажал ее в такси.
«Спасибо тебе за тот раз. Правда, я не очень хорошо помню, что происходило...» —- она потерянно наклонила голову.
«Послушай, мы не могли бы поговорить?»
Она быстро осматривается по сторонам. Не похоже, будто ее беспокоит, что о ней подумают окружающие, она словно настороженно высматривает кого-то. «Что-то не так?» —- вежливо уточняю я.
«Д-да нет...» —- она трясет головой. —- «Я подумала, а вдруг он где-то рядом?»
«Кто?»
«Тот клиент, который вечно звонит с жалобами, я вроде бы рассказывала тебе о нем».
«Тот, который просит, чтобы его соединяли именно с тобой?»
«Да», —- она говорила еле слышно. —- «Он сегодня опять звонил, сказал, что хочет со мной встретиться...»
«Страшновато...»
«Вот я и думаю, вдруг он где-то рядом».
Раз уж такое дело я тут же, не сходя с места, поймал такси, и отвез ее в другой район города. Я опасался, что девушка будет протестовать против такой бесцеремонности, но к счастью, этого не случилось. Стоило нам войти в какую-то попавшуюся по дороге забегаловку, как она успокоилась: «Ну, тут-то бояться нечего», —- расслабилась и перевела дух.
«Не нравится мне этот жалобщик», —- завел я разговор. Не то чтобы мне очень хотелось об этом говорить, но мне же нужно узнать, насколько тяжело ей живется на свете, и на основе этого составить свое мнение, которое будет занесено в рапорт. Выслушивая ее жалобы на жизнь, я испытываю определенное удовлетворение от хорошо проделанной работы.
«Сначала он позвонил с жалобой на то, что у его видеомагнитофона перестала работать кнопка извлечения кассеты».
«Почему бы тебе не говорить немного погромче?» –- вдруг брякнул я неожиданно сам для себя.
«А?»
«Когда ты так тихо говоришь, ты кажешься очень мрачной», —- она и так производит весьма унылое впечатление, и я не мог отделаться от мысли, что ей стоит хотя бы в голос добавить радости.
«Понятно, что ты и так надрываешься на работе, все время говоришь громко, четко и приветливо, но все-таки...» – по крайней мере, должна говорить так, думается мне. Если она и в рабочее время будет так бубнить, недовольство клиентов наверняка вырастет в разы.

«Как правило ко мне перенаправляют клиентов, которые жалуются по пустякам, так что моя задача — внимательно выслушать их и принести извинения от лица компании. Я только и твержу: очень жаль, что так вышло, примите наши искренние извинения...»
«Даже думать не хочу, каково это».
«Вот и с ним сначала все было, как обычно, но потом разговор зашел куда-то не туда. Он вдруг оборвал меня и велел извиниться еще раз. Я переспросила: «Еще раз?» —- «Да, еще раз, извиняйся давай». Ну разумеется, я уже извинялась, но теперь повторила. Еще раз. И еще раз. Он велел мне извиняться снова, и снова. В конце концов, когда он велел: «Ну, а теперь поговори о чем-нибудь», —- я разозлилась».
«Может, его возбуждает, когда перед ним извиняются?» —- довольно шаткое предположение, но людские половые склонности настолько разнообразны и причудливы, что такой вариант не исключен, решил я.
Услышав слово «возбуждает» девушка покраснела, видимо, от смущения: «Ну так вот, на этом тогда все и закончилось, но на следующий день он опять позвонил, теперь уже по поводу телевизора».
«Телевизора?»
«Он сказал, что экран постепенно темнеет, а потом и вовсе гаснет. Разумеется, я сказала, что мы вышлем к нему ремонтника, но он сказал, что ему нужен не ремонтник, а чтоб я сама объяснила ему причину поломки».
«Причину поломки?»
«Ну вот откуда я могу это знать?»
«Это и не входит в твои обязанности».
«Вот-вот, у нас же отдел жалоб. Я этот телевизор ни разу в жизни не видела. А он говорит, это неважно, можешь говорить все, что угодно. Только бы погромче и почетче».
«Похоже, ему неважно, о чем ты говоришь. Он просто хотел с тобой поболтать», —- предположил я, и ее всю передернуло.
«А в следующий раз речь пошла о музыкальном центре».
«Музыка!» —- вдруг неожиданно громко вырвалось у меня. Я смутился.
«Так, говоришь, у него сломался магнитофон?» – продолжил я, делая вид, что до этого ничего не говорил.

«Так, говоришь, у него сломался магнитофон?» – продолжил я, делая вид, что до этого ничего не говорил.
«Ну да, но он наверняка врал, – скривилась Кадзуэ. – Он сказал, что у него там застрял диск и заставил меня петь ему песни».
«Бред какой-то».
«И не говори. Он всё спрашивал, знаю ли я ту или эту песню, а потом требовал, чтобы я их пела».
«По-моему, у него не с техникой проблемы, а с головой. Совсем чокнутый. И что, в итоге он заявил, что хочет с тобой встретиться?»
«Ну да... – безжизненным голосом пробормотала девушка, уставившись куда-то вниз. – Сначала он наговорил мне всяких гадостей про то, что у него сломался DVD-плейер, а потом спросил, можем ли мы с ним где-нибудь встретиться».
«Может, ты ему понравилась?»
«Я?!» – девушка явно была поражена до глубины души, похоже, ей такое предположение в голову не приходило.
«Может, ему понравилось, как ты хорошо держишься», – а вдруг, если так и есть, она больше не будет желать себе смерти?
«Нет, быть такого не может, – Кадзуэ очевидно заволновалась, и на какое-то мгновение её лицо просветлело, но потом она посерьёзнела и добавила. – Даже если это так, чего хорошего в том, что я понравилась какому-то придурку?»
«В самом деле, ничего», – сомневаюсь, что она будет счастливо со склочником, который к тому же малость тронутый. Вряд ли из союза этой грустной девицы со скандалистом выйдет что-то толковое.
Она немного помолчала. Лихорадочно размышляя, о чем бы заговорить, я ненароком взглянул за окно и случайно встретился глазами с насупленным прохожим, который шел по улице, прячась под зонтиком. Во впадинах на дорожке собиралась вода, проявляя её рельеф.
«В последнее время зачастили дожди...»
«Когда я выхожу на работу, всегда начинает идти дождь», – честно признался я.
«Так ты человек дождя!» – девушка рассмеялась, но я не понял, что её так развеселило. Но её реплика побудила меня задать вопрос, который мучил меня вот уже много лет: «А со снежным человеком происходит то же самое?»
«А?»
«Снежный человек — это человек, при котором все время идет снег?»
Кадзуэ снова прыснула: «Ты такой смешной!» – и хлопнула в ладоши.
Я рассердился. Я задал вопрос на полном серьезе, и мне не понравилось, что она приняла его за шутку. К тому же я так и не понял, что тут было смешного, и не смог найти слов, чтобы продолжить разговор. Вообще-то обычно у меня нет с этим проблем, сказывается опыт, но в этот раз я был слишком раздосадован.
Прошло немного времени, и Кадзуэ подала голос: «Да что же у меня за жизнь такая?» Её слова поразили меня в самое сердце, было похоже на то, что она держится из последних сил, в ее глазах плескалась бесконечная усталость. Перед моим мысленным взглядом промелькнула картинка: девушка, упавшая в ров, не может из него выбраться, и устремив глаза вверх, бессильно и безнадежно бормочет в никуда: «Вот бы веревка какая с неба упала...»
Я вдруг подумал: а вдруг это она просит у меня помощи? Весь ее вид говорил о том, что она надеется на то, что сидящий напротив нее человек сможет спасти ее от ее безрадостного прозябания. Ведь, надо сказать, ведь я выгляжу так, чтобы казаться ей привлекательным. И ничего хорошего я в этом не вижу. К сожалению, внешность сама по себе ничем не поможет, а сам я поддерживать ее не буду, это не входит в мои обязанности. Среди моих коллег есть такие, кто считает, что раз уж человек скоро умрет, нужно скрасить ему последние дни жизни, и начинают вести себя соответственно, но я не из их числа. По мне, так это все равно что «напоследок» завивать волосы, прежде чем их обрезать. Раз их придется остричь, то какой смысл что-то с ними делать? Никакого. Парикмахер ничем не может помочь волосам, которые стрижет, вот так же и я ничем не могу помочь этой девушке.

На протяжении следующих четырех дней я практически не занимался работой. Честно говоря, пока мне не позвонили из исследовательского отдела, я Кадзуэ Фудзики в глаза не видел, так что вернее было бы сказать, что я вовсе не работал.
Все эти четыре дня я шатался по музыкальным магазинам и торчал там у автоматов пробного прослушивания, наслаждаясь музыкой, до тех пор, пока продавцы не начинали на меня недовольно коситься. По ночам я бродил по паркам, смотрел, как ватаги юнцов нападают на припозднившихся прохожих, а между делом листал продававшиеся в книжных музыкальные журналы.
В одном из журналов было напечатано интервью с тем самым «гениальным» продюсером, о котором я на днях говорил с коллегой. Я, правда, не знал, как его зовут, но в статье были перечислены диски, над которыми он работал, и некоторые из них мне приходилось слышать раньше. Нужно признать, любой из них, какой ни возьми, был шедевром, так что теперь я не мог не согласиться с тем, этот продюсер в самом деле весьма одарен. Когда речь заходит о музыке, я становлюсь необычно мягок к людям.
Когда я бегло проглядывал интервью, мой взгляд невольно остановился на слове «умру», и я стал читать внимательнее. Там было написано: «Я жду встречи с настоящим талантом, пока этого не произошло, я не умру». Я невольно почувствовал зависть перед такой волей к жизни, хотя и не знал, то ли она основывается на несгибаемой уверенности в себе, то ли на неких моральных убеждениях. Не то чтобы я не хотел заниматься своей работой, но во мне нет и того рвения, которым было пронизано все интервью. «Так вот оно что», – подумал я. Мне не хватает страсти к работе.
Когда раздался звонок из исследовательского отдела, я как раз подошел к автомату для прослушивания. Пришлось поспешно выйти из магазина.
«Как дела?» – послышался вопрос. У них есть привычка звонить без предупреждения всем нам наугад, и проверять, как продвигается работа.
«Работаю», – неопределенно ответил я. В моем голосе не было ни увлеченности, ни рвения.
«Мы надеемся, что вы сможете подать рапорт по возможности поскорее», – последовала дежурная реплика.
«Возможно, мне придется задержаться», – ответил я заученной фразой. Разумеется, это была неправда. Я мог предъявить рапорт хоть сейчас. И это касалось не только Кадзуэ Фудзики. При желании можно про любого человека тут же написать «одобрить» – и покончить с делом. Но мы, работники отдела расследований, как правило, предпочитаем этого не делать. Мы ходим по городам в человеческом обличии весь срок, который отпущен нам на работу. Зачем? Что успеть вволю насладиться музыкой.
«Ну а какое мнение сложилось на данный момент?» – напоследок спросил мой собеседник.
«Полагаю, нужно одобрить».
Не знаю, являются ли подобные проверки данью традиции или требованием этикета, но как бы то ни было это не более чем пустая формальность. Положив трубку, я решил, что мне следует поскорее встретиться с Кадзуэ Фудзики.

Она, как всегда, вышла с работы все в то же время. Не знаю, может, мне только показалось, но она выглядела еще более подавленной, чем раньше, и от нее словно исходила обреченность человека, в спину которому дышит смерть.
Моросил мелкий дождик, я раскрыл зонт и быстро пошел следом. Я думал, как обычно, догнать ее на входе в метро, но вопреки моим ожиданиям, она прошла мимо и не стала спускаться вниз, а перешла дорогу на перекрестке.
Она прошла по улице Намикидо, вдоль ряда магазинов с модными брендами, и пошла дальше, в довольно неприятный квартал. Здесь было довольно людно, поскольку квартал был с крытыми галереями. Вдоль улицы выстроились игровые центры и забегаловки фастфуда, в воздухе стоял неумолчный гвалт и шум.
Здесь Кадзуэ остановилась и присела на скамейку, стоящую рядом с небольшим фонтаном, установленным посреди улицы.
Она сидела, склонив голову и крепко сжимая в руках какой-то женский модный журнал, но было непохоже, чтобы она читала. Я предположил, что она кого-то ждет. А журнал взяла для того, чтобы он был указателем, поскольку она ждет кого-то незнакомого.
Я совершенно не ожидал, что у Кадзуэ Фудзики найдется кто-то, кому бы она назначила встречу. Кто бы это мог быть? Если бы это был кто-то из друзей или знакомых, вряд ли она бы стала так нервничать. И тут я подумал: «А вдруг?..» Может, это тот самый скандалист? Она ведь просто ненавидит свою жизнь, в которой нет ни единого светлого пятнышка, возможно, она решила ухватиться за возможность изменить её, пусть даже возможность довольно-таки призрачная. Может, она подумала, что даже если перемен к лучшему не будет, все равно даже самое неприятное событие — это событие, и оно само по себе лучше, чем вереница дней, ничем не отличающихся друг от друга. Поэтому она и решила встретиться с тем склочником, хотя он наверняка та еще скотина. Вполне вероятно, что так оно все и было.

Добавил через 2 минут 55 секунд:

Пока я так размышлял, к скамейке, на которой сидела Кадзуэ, широкими шагами подошел мужчина среднего возраста. На вид ему было около сорока с небольшим. У него были волосы до плеч с перманентной завивкой и дымчатые очки. Рост средний, не худой, но и не полный, одет во все черное, в общем, так и напрашивалась догадка, что он занимается чем-то не совсем законным. Я прислонился к стене, чтобы не мешать прохожим, и стал наблюдать за происходящим.
Мужчина заговорил с Кадзуэ Фудзики. Она испуганно взглянула на него, и тут же на ее лице явственно отразилось глубокое разочарование.
Это мужчину никак нельзя было назвать привлекательным. Более того, он не выглядел и достаточно зажиточным, чтобы обеспечить счастье девушки. В общем, ни одного достоинства, которое могло бы примирить Кадзуэ с его склочностью. Должно быть, она и сама это сразу поняла.
Тут я подумал, а может, мужчина тоже разочаруется, увидев Кадзуэ? Однако мое предположение не подтвердилось. Хотя, посмотрев на Кадзуэ, он и хмыкнул что-то не вполне внятное, но если он и отказался от дальнейших планов на нее, то ничем себя не выдал.
Он заговорил с ней и повел куда-то вглубь квартала. Она довольно долго очевидно колебалась, но в конце концов пошла рядом с ним.
Тем временем я все больше укреплялся во мнении, что, как бы ни обернулись события, на счастливую развязку надеяться не приходится. Мне уже множество раз приходилось наблюдать подобные сцены: в жизни наивной девушки вдруг неожиданно появляется мужчина, который вырывает ее из привычного круга. Бывает, что все кончается работой в публичном доме, где девушка в конце концов совершенно опускается от такой жизни, у других беспрестанно просят в долг и в итоге выманивают все деньги. Меня не слишком трогают людские беды, так что я не чувствую ни сострадания, ни жалости, но сейчас я очень живо представил себе, что может ждать Кадзуэ Фудзики на этом пути.

Следуя за ними по пятам, я свернул в переулок. За поворотом, примерно метрах в двадцати от меня, я обнаружил неприглядную картину: мужчина практически тащил Кадзуэ Фудзики за собой.
Он тянул ее по направлению ко входу в караоке. На щедро увешанном неоновыми огнями здании горела большая вывеска «Караоке».
Сам я недолюбливаю караоке. Да, я безоглядно люблю музыку, но караоке — это совсем другое дело. Мне несколько раз приходилось бывать в караоке по работе, но каждый раз это было так неприятно, что я спешил поскорее ретироваться. Я сам не очень понимаю, почему так происходит, но, поразмыслив, пришел к выводу, что, должно быть, между музыкой и караоке есть некая трудно преодолимая пропасть. При этом у меня нет ни малейших сомнений в том, который край этой пропасти лучше, но я стою на одной стороне и наслаждаюсь этим, а к обрыву и к другому краю мне лучше не приближаться. Вот так обстоят дела.
У меня были догадки насчет того, зачем мужчине понадобилось вести Кадзуэ в караоке. В таких заведениях для клиентов приготовлены отдельные комнатки, и, разумеется, многие люди приходят просто петь, но подобные комнатки также располагают и к тому, чтобы «пробудить голос плоти», и они вполне подходят для того, чтобы «узнать друг друга получше». Вполне вероятно, что, войдя в комнату, он сразу нападет на Кадзуэ, хотя, может, он просто хочет как-то разрядить обстановку, это тоже не исключено.
Девушка явно была против. Она упиралась всеми силами, казалось, что она вот-вот сядет на асфальт, и она едва не выронила зонтик.
Я не собирался мешать дальнейшему развитию событий. Разрешение людских споров не входит в мои обязанности. Я решил, что мне пора, и уже развернулся, чтобы уйти, как услышал высокий голос: «Тиба! Помоги!»
Это был красивый, сильный голос. Голосом, звучным как пение фанфар, Кадзуэ Фудзики выкрикнула чьё-то имя. Я далеко не сразу сообразил, что это она обращалась ко мне.

Я сделал вид, что только по чистой случайности оказался поблизости и, подойдя к ним, спросил: «Что случилось?»
Мужчина, стоявший рядом с девушкой, смерил меня цепким взглядом с головы до ног.
«Тиба, пожалуйста, помоги мне», – девушка выпрямилась и попыталась ухватить меня за руку, но на мне не было перчаток, так что я уклонился.
«Что с тобой?» – мне было не слишком-то приятно притворяться, что я ничего не знаю, в то время как на самом деле я вполне понимал, что происходит.
«Вот этот человек, я тебе о нем говорила...» – Кадзуэ осеклась, так что я воспользовался этим, чтобы перехватить инициативу в разговоре:
«Тот, который тебе звонил?»
«Да».
«А ты кто такой?» – с близкого расстояния мужчина казался не таким уж подозрительным типом, но на благонадежного гражданина он все-таки не тянул. У него был тяжелый пронзительный взгляд, от которого мне стало не по себе. Плечи его пиджака промокли под дождем, но он, похоже, не придавал этому никакого значения.
«Просто знакомый», – ответил я, краем глаза заметив, что, услышав этот ответ, Кадзуэ явно погрустнела.
«А вы?» – в свою очередь поинтересовался я.
«У меня есть дело к этой девушке», – с запинкой ответил он. Похоже, он не хотел распространяться о своих намерениях.
И тут Кадзуэ Фудзики бросилась бежать. Только что она еле держалась на ногах, дрожа как осиновый лист, и вдруг сорвалась с места и побежала. У моего собеседника даже вырвалось невольное восклицание, я же смог его подавить.
Она была очевидно в ужасной форме, но чувствовалось, что она бежит изо всех сил. Она отчаянно размахивала руками, втянула голову в плечи, и только чудом не выронила на бегу сумочку. «Тиба, простите, еще увидимся!» – уже издалека донесся её голос. Эхо от её выкрика наполнило галерею.
«Не мешай», – мужчина подошел ко мне совсем близко. Должно быть, он не осознавал, как сильно он взволнован, он так сильно наклонился вперед, что чуть не задевал меня.

Только я успел подумать, что добром это не кончится, как он потерял равновесие и упал. Я даже невольно прищёлкнул языком от досады: мы оба упали на асфальт, причем его голова оказалось у меня под мышкой. Я со всего маху сел на крышку канализационного люка, мокрую от дождя. Брюки намокли и стали неприятно холодить кожу. И тут я понял, что успел коснуться его рукой.
Ну почему с этими людьми вечно столько проблем, тоскливо подумал я. Но тут я, наконец, хорошенько разглядел его лицо — и ахнул.

Когда мужчина очнулся и приподнялся на локте, он огляделся по сторонам, и, стоило ему понять, что он лежит посреди улицы, он явно смутился и торопливо встал, а потом не спеша пошел прочь. Сначала я наблюдал за ним, спрятавшись за автоматом с напитками, а потом пошел следом. Мне хотелось проследить за ним. Это было никак не связано с Кадзуэ Фудзики, на это раз я преследовал исключительно свои личные интересы. В общем, я делал это не по работе.
Я узнал этого человека.
Кто-то может неверно подумать, что это был мой знакомый, так что я считаю нужным уточнить, что это не так, просто мне приходилось видеть его на фотографии.
Она была напечатана в музыкальном журнале, который я листал на днях. И это была фотография того самого «гениального» продюсера, о котором мне рассказывал мой коллега. Мужчина неверной походкой шел по улице, потирая поясницу. На ходу он достал сотовый телефон.
Повезло, с удовлетворением подумал я. Я сосредоточил взгляд на телефоне и навострил уши. Мы способны слышать звуки, передающиеся по радиоволнам, даже с большого расстояния. Правда, вычленить нужный звук из множества бессчетных радиоволн, витающих в воздухе, бывает непросто, но ничего невозможного в этом нет. А если знать время и источник сигнала, то это даже легко. Мужчина прижал трубку к уху, быстрым шагом дошел до жилого дома и начал поднимать по лестнице. Я тем временем ухватил сигнал вызова с его телефона.
Довольно скоро я услышал женский голос: «Да?»
«Это я», – раздался отрывистый голос мужчины. Он не счел нужным представиться, так что я предположил, что он либо он звонил кому-то хорошо знакомому, или не хотел, чтобы его имя звучало в разговоре.
«Ну как?»
«Подожди еще немного», – ответил он.
«Что, ничего не вышло? Ты же знаешь, я не могу дольше ждать».
«Да ладно, не говори так. Это настоящий бриллиант, я уверен. Я только что ее слышал, потрясающий голос, – в голосе мужчины звучала неподдельная страсть, та же страсть, которую я подметил между строк, читая статью в журнале. – Просто мне не удалось с ней объясниться».
«А ты не преувеличиваешь?»

«Нет. Умения петь мало, нужен голос, который очаровывает».
«Ну, допустим, голос у неё хороший, а если слуха нет?»
«Вот поэтому я и хотел,чтобы она спела в караоке, но она меня не так поняла».
«Ты уверен, что у тебя получится?».
«Прошу, доверься моей интуиции, она не подведёт!»
«Почему бы тебе просто не рассказать этой девушке все, как есть? Ты только сбиваешь её с толку».
«Когда люди узнают, что я музыкальный продюсер и ищу новые таланты, они начинают переживать, волноваться — и в итоге поют совсем не так, как могли бы».
«По-моему, ты чересчур все усложняешь», – похоже, собеседница была его старой знакомой, работающей в той же области.
«Но у неё в самом деле прекрасный голос».
«Ты слышал о Кэтлин Ферриер?» – спросила девушка.
«Кто это?» – осведомился мужчина в ответ.
«Кто это?» – задался я вопросом.
«Оперная певица. Она работала телефонисткой, её голос кому-то понравился, и в итоге она стала знаменитой певицей. Конечно, может быть, это просто байка, которую придумали задним числом, но это очень похоже на то, чем ты сейчас занимаешься. Без памяти влюбился в голос девушки из отдела поддержки, которую по случайности услышал в телефоне».
«Ты права».
«А тебе не кажется, что это глупо? Ты сколько раз в итоге ей названивал?»
«Я хотел удостовериться. Но, как ни крути, её голос безупречен».
«А на вид она как?»
«Не красотка, – выдохнул мужчина, и негромко рассмеялся. Это был легкий тёплый смех. – Но это ничего. Это часто бывает с талантливыми людьми, не осознающими свой талант. Если её поддержать и помочь, в ней проснется присущее ей очарование, я в этом убежден».
«Ну ладно, – сказала женщина безразличным голосом: было непонятно, дала она себя убедить или нет. – Я подожду еще три дня, потом свяжись со мной».
Связь прервалась. Мужчина положил телефон обратно в карман, а потом выпрямился и неспешной, но твердой походкой человека, знающего, куда он идёт, пошел по узкой улочке. Она не была крутой, так что мужчина раскрыл зонтик.
Я не стал продолжать слежку. Вместо этого я решил постоять и поразмыслить над произошедшим.

Итак, этот продюсер позвонил в отдел поддержки компании «Дэнки», чтобы подать жалобу, и был очарован голосом Кадзуэ Фудзики. Как ни крути, всё произошло именно так. Я точно помню, как Кадзуэ Фудзики рассказывала мне, что он заставлял её петь, что ж, теперь понятно, зачем он это делал. Довольно странный способ вести дела, но по-своему оправданный, надо признать.
Я уставился в небо и стал размышлять дальше.
Я размышлял, что же с ней будет дальше. Есть ли у неё в самом деле талант к пению? Пусть даже её голос понравился продюсеру, это вовсе не значит, что она сможет хорошо петь. К тому же даже наличию таланта вовсе не гарантирует успех, в мире людей такое случается сплошь и рядом. К тому же я не мог наверняка сказать, будет ли она счастлива, даже если у неё всё получится.
Я задался вопросом, а мне-то что делать? Если я напишу в своём отчёте «одобрить», то завтра Кадзуэ Фудзики покинет этот мир. Я не знаю, что ей предуготовлено, гибель под машиной или какой-то другой несчастный случай, но как бы то ни было, она умрёт.
Меня совершенно не интересуют людские смерти. Я имею с ними дело исключительно потому, что такова моя работа, а как окончится жизнь человека, с которым мне было велено работать, меня совершенно не трогает и не касается.
Но всё-таки, если (что маловероятно) интуиция его не обманывает, и (что еще менее вероятно) Кадзуэ Фудзики удастся стать успешной певицей, то тогда, возможно, однажды я зайду в музыкальный магазин и услышу в автомате запись с её голоосом. Возможно, мне это доставит немалое удовольствие, подумал я.
Тут я заметил, что дождь усилился, и по асфальту побежали ручейки. Своим журчанием они словно бы ворчливо подгоняли меня поскорее принять решение. И я решился.

Я вытащил из кармана кошелёк и достал из него монетку в десять йен, а потом решительно положил её на ноготь большого пальца и подкинул. Поймал монетку на мокрую от дождя ладонь и накрыл второй рукой.
Пусть все решает монетка, подумал я. «Одобрить» или «отложить», умрёт Кадзуэ Фудзики завтра днём или будет жить дальше. Меня-тосамого оба варианта вполне устраивают, так что почему бы не предоставить монетке решать?
Я посмотрел на монету. Решка. Ох... Я совсем забыл, на что я загадывал. Решка — это «отложить»? Или «одобрить»? Дождь припустил еще пуще. И я решил: ладно. Ладно, пусть будет «отложить».

КОНЕЦ