Живая плоть (ретроспектива)Бальтазар прохаживался вдоль огромного лабораторного стола, не в силах сдержать возбуждение. Кружка с разогретым вином с пряностями, забытая, стояла на краю, потеряв большую часть своего тепла. Но до выпивки ли сейчас! Ведь то, что находилось на столе перед низкорослым магом, было важно, как всё вино континента!
Бальтазар не пытался отщипнуть понемногу от всех направлений магии, как это делал Очкарик — главный зельевар и изобретатель Ордена как раз гордился своей приверженностью одной области. Не лез он и в метафизические дебри темпоральных парадоксов и вещественно-эфирных преобразований, как Молчун. И уж конечно, не пускал слюни на всё острое и яркое, как Задира. По выражению последнего, «стояло» у Бальтазара совсем на другое. Изобретения. Зелья. Коллекционирование редкостей. И то, что объединяло в себе обе эти вещи — создание гомункулов, Homo Alchemicus. Могучие, выносливые и прекрасные, искусственно созданные и вызревшие в автоклавах лаборатории, податливые, словно глина, для всякого рода преобразований и улучшений…
«Идеальные слуги! Идеальные солдаты!»
Никто из Ордена его маниакальных восторгов не разделял. Вернее, признавали его безусловно интересным, но и опасным. Одно дело – заклинание, подвластное сознанию чародея, как стрела — мастерству выпустившего её лучника. Твёрдая воля, обличённая в таинственную форму эфирного раппорта, способна стереть в песок гору. «Чудесно! Но зачем же к приделывать этой, и без того совершенной формуле, лишнюю составляющую — собственную свободную волю?, – возражал ему обычно Маркус. – Что, если твой «идеальный слуга» сочтёт своё жалование недостаточным? Хватит ли у тебя сил
рассчитать его — идеального-то солдата в придачу – а, Бальтазар?»
К счастью, теперь… теперь Бальтазар имел всё, чтобы заниматься своей работой без оглядки на одобрение братьев — ведь одобрение постфактум не теряет своей силы. А когда Маркус узнает все обстоятельства (если только уже не знает обо всём) — он непременно одобрит…
Маг остановился у стола, вновь перебрав в уме, всё ли сделано верно. Подсчёты, просчёты — нигде они не опасны так, как в магическом экспериментировании. Промах — и внуки твоих внуков, возможно, станут пожинать плоды твоих ошибок. Если только всему человеческому роду не придёт конец. Бальтазар всегда с насмешкой относился к подобным явно преувеличенным предостережениям — но теперь…
Протянув руку, он машинально взял со стола кружку с вином, немного подержал и поставил обратно, не успев даже осознать этого жеста.
На столе перед ним лежали его сокровища, обретённые где путём долгих поисков и изысканий, а где — по воле счастливого случая, упавшие к нему в ладони, как созревший плод. Плоть болотного червя, пронизанная эманациями от Гробницы Зодчего. Прах самого Зодчего и нескольких его монахов — полные mana, но увы, мёртвые и совершенно не пригодные для органических преобразований.
«Святые мощи! – хмыкнул Бальтазар, но тут же суеверно потрогал тяжёлую латную перчатку Зодчего с застрявшими в ней фалангами, словно ища примирения. – Ну-ну, я просто шучу».
Несколько стопок бумаги, исписанной аккуратным почерком Аластора, по приказу своего патрона переписавшего для него, Бальтазара, кое-что из секретов той симпатичной уфудианки…
Рядом стояла пузатая колба с густой бледно-оранжевой, словно сырой желток, жидкостью — попытка воссоздать гениальное изобретение Чёрного мага Механополиса, верного слуги и зловещей тени у трона Герцога, змеиного шёпота в его ушах, его советника и глашатая… Конечно, презервационный состав немного отличался от образцов, привезённых Бельфором из владений суб-губернатора Людовика Две-с-хреном-тысячи-тактного. Бальтазар хмыкнул — ещё большой вопрос, были ли эти отличия в пользу формулы Чёрного мага! А всё это вместе… Всё это вместе должно было стать тем самым идеальным: могучим, выносливым, прекрасным и далее по списку. Вот только воля в нём окажется вполне знакомая.
Бальтазар вздохнул, утерев вспотевшие ладони и полы лабораторной робы, и вдруг уставился на кружку, словно только сейчас увидев его перед собой.
– О, как кстати…
Подхватив её со стола и сделав добрый глоток, даже не заметив, что напиток успел остыть, маг схватился за рубильник.
– Боюсь, Молчун, твоя благодарность переживёт своею «жертву»…
***
...В тот день, всего две декады назад Бальтазар также находился в лаборатории: сидел в кресле, нахохлившись, как воробей, не выпуская из рук кружку с подогретым тоником.
Эксперименты откладывались из-за смехотворной причины — работая с реактивами в не прогретой лаборатории, маг-коротышка умудрился подхватить простуду. К сожалению, такой «пустяк», как слезящиеся глаза, туман в голове и свербящий нос, не позволяли приступить к давно запланированной работе по изучению сохранности потрохов прислужников Зодчего, извлечённых из найденных в гробнице каноп.
Отхлебнув целебного напитка и поморщившись — тот был слишком горячим — Бальтазар откинулся в кресле, рассчитывая немного вздремнуть, когда его внимание привлёк тревожный звон Охранной сферы — самодельного артефакта-ловушки, предупреждающего о потустороннем вторжении.
Чародей обеспокоенно спрыгнул на пол, отбросив плед, но тут же успокоился и сел обратно, поставив кружку на небольшой столик рядом с креслом. Конечно, никакое это не вторжение, в всего лишь дружеский визит — хоть и, как всегда, неожиданный…
Вопреки своему обычному способу общения, в этот раз Молчун решил явить часть себя. В углу лаборатории возникла тень, за несколько мгновений увеличившись в размерах до габаритов средней мужской фигуры.
– Не ждал тебя, Хайрем, в гости… Ты бы предупредил — я бы распорядился принести второе кресло.
Тень скривилась, качнувшись в сторону, словно от ветра.
«Болезнь не идёт на пользу твоему нраву, чего не скажешь об остроумии. От предложения присесть, увы, откажусь — я здесь совсем не на долго...»
– Чем могу быть полезен? Мне лестно думать, что ты заглянул так, без особой причины — проведать больного друга, но… причина ведь есть, верно?
– Верно. Чем… ты занимаешься? Сейчас?
Бальтазар насторожился. Не смотря на то, что в призрачном шёпоте Молчуна сложно было назвать различить отдельные эмоции, как и понять, воспринимается он слухом или сознанием, сейчас чародей-зельевар уловил некую конкретную интонацию.
«Смущение?»
Поёрзав в кресле, Крейн начал загибать короткие пальцы:
– Анализирую интенсивность астрального свечения праха из гробницы Зодчего; изучаю останки самого святого на органическую восприимчивость. Ну, хм… кусочек червя, который я взял себе на память после той командировки, тоже подкинул интересной работы. Кажется, я нашёл некоторые интересные закономерности и совпадения между процессами регенерации плоти болотного монстра, восстанавливающим эффектом «обенской жижи» и некоторыми ключевыми аспектами знахарства уфуду. Знаешь… – загоревшись обсуждением, маг снова схватил кружку и сделал глоток, чтобы промочить горло. – У меня возникла одна смелая мысль, которая допускает использование всех этих составляющих для создания некоего… некоей, – маг замялся, подбирая формулировку, и в нетерпении махнул рукой, расплескав немного тоника на каменный пол. – В общем, закрытой системы, обладающей неслыханных регенерационным потенциалом живого существа, экстрагирующего ихор… Только подумай — сущность с живучестью гидры и природной расположенностью к восприятию и накапливанию mana!
«Я… подумал».
– И? – Не вполне поняв, что имел в виду Молчун, Бальтазар сделал несколько глотков из кружки, прежде чем до него дошло.
Едва не поперхнувшись, маг быстро оставил кружку с напитком, уставившись в угол, на неподвижно замершую тень.
– И-и??
Выдержав небольшую паузу, Молчун зачем-то сообщил:
«С Маркусом я сам всё улажу».
– Ты меня пугаешь, Хайрем…
«Я… Мне нужно тело. Я готов стать твоим добровольцем, предоставив тебе подопытное сознание. Всё, что мне нужно — это сверхпроводящий сосуд, надёжный и способный восстанавливаться».
У чародея отвисла челюсть:
– Ты хочешь залезть в гомункула? Одеть его, как новую одежду?
«Ну, в самых общих чертах…»
– А куда ты денешь старое? – Из десятков возможных вопросов и замечаний первым Бальтазару на ум пришло именно это. Сравнение с одеждой не совсем корректно, если под ней подразумевается твой единственный якорь в материальном мире. Отпустив его, уже не ухватишься за новый — Посмертье утянет тебя в свои неизведанные глубины, не считаясь ни с какими аргументами и возражениями. – Ты понимаешь, что это… Да нет, абсурд! Извини, Хайрем, но ты просишь невозможного,
«Невозможного — для тебя?»
– Хм.
Не давая конструктивным возражениям Бальтазара окрепнуть (а может, уже успев их проанализировать и отвергнуть), тень горячо зашептала, проникая в сознание мага:
«Ты шёл к этом слишком долго. Теперь, как никогда прежде, ты обладаешь всеми инструментами для реализации задуманного...».
Бальтазар слушал, вторя его аргументам. Единственный камень преткновения — бесконтрольность полученного существа — отбрасывался: этим существом будет Хайрем, тот самый «Молчун», сутками просиживавший в библиотеке Академии, которого Крейн знал с ранних курсов. Вот уже… полвека?
«...Это не обязательно должно быть целое тело — достаточно будет самых основных частей, остальное дополнят машины, протезы...»
– Но это такая тяжесть…
«Не тяжелее каменного гроба, который я вынужден таскать с собой уже который год. И не тяжелее бремени полумёртвого тела, не способного на то, что доступно самому ничтожному существу на Морригарде».
– Это стоны, а не аргументы, Хайрем, ты же понимаешь.
«У меня нет аргументов, кроме этих: ты это можешь, и мне это нужно».
– И ты готов столкнуться с последствием?
«Каждая клеточка моего тела, искажённого принадлежностью сразу к двум мирам, состоящего из обнажённых костей и обрывочных снов — сплошное последствие. Едва ли участь сгустка плоти, заключённого в стальной каркас, на много хуже этого…».
Криадан
Герой легенд
